Сага о корнях фамильных Аватара Каляды. Историческая новелла

Геддоний · Активный участник

Геннадий Спиваков

Сага о корнях фамильных Аватара Каляды

Предуведомление

Любезные мои читатели! Вот и я, подобно многим не искушенным в литературном труде борзописцам, приступаю нынче к давно замышленной мною монографии о жизни и мытарствах предков Каляды, мало, увы, именитых. Предки Его мало чего оставили на Скрижалях Истории, подобно прочим, почив в бозе, так сказать, приложась к роду своему.
Правда, никто не проходит свой век бесследно: остаются предания семейные остаются деяния – рукотворные и нерукотворные – памятником минувшей жизни. Конечно, не всем интересно знать, как жил твой прадед, если он не был в свое время громко титулован; однако ж, все прошедшие люди – лица исторические, каждый по-своему. Надо только высветить надлежащим образом их бытие в потоке времени.
Чем мудрее становится человек с годами, тем более ему хочется знать о своих корнях земных, держаться за звенья, соединяющие его с далеким прошлым. Обидно, когда звенья рода твоего разомкнуты на тебе, а вся цепь отчичей, дедичей и отцов канула в Лету.
В том виновны бывают сами предки, которые из-за нерадивости, либо малой грамотности не оставляют после себя ни малейших письменных известий или преданий для потомков своих, коим это доставит в свое время приятное удовольствие и пищу для воспоминаний, твердую опору для нравственности.

И чтобы не винили меня потомки за такое небрежение к цельности родовой цепи Каляды, я постараюсь высветить, сколь позволяют мои изыскания, предшествующие Ему десять колен по одной из восходящих ветвлений древа родового. Впрочем, мне, технарю по образованию, изображение родословной в виде древа родового представляется недостаточным, где обозначено: корни – пращуры, ствол – обобщенные предки, ветви и побеги – здравствующие ныне звенья; деды- отцы – дети. Нет детальности в обрисовке ушедших поколений.

Нагляднее и скрупулезнее родословная может быть смоделирована, например картиной протекания цепной реакции деления тяжелых ядер вещества. Проследим одну из цепей такой реакции от некоторого, принятого нами отсчёта. Заряженная
частица – нейтрон, моделирующая некоего прадеда, пройдя свой трек (жизненный путь), встречается с неким ядром- супругой и при их взаимодействии образуются новые нейтроны – их дети, каждый из коих, устремляя свой трек, не будучи встреченный ядром, угасает, но встреча с ядром (супругом), их столкновение, рождает семейство нейтронов второго порядка – третье колено. Далее, последовательно, образуются новые колена данной цепочки прирождений. Где-то восходящая линия может прерваться – не произошло любовной встречи, но чаще сия цепь продолжается в бытии, как говорится, до скончания рода человеческого . При течении цепной ядерной реакции, хоть и управляемой, являются все новые и новые разветвления лавинообразно, так что по отсчету даже малого времени от одного нейтрона, давшего начало деления, рождаются – сотни, тысячи, миллионы нейтронов. Применительно к людям есть аналогия. Так, если верить Библии, от Иакова произошло 12 сыновей, а от каждого из них по истечении веков расплодилось множество народа. Только лиц мужеского пола старше 20 лет, годных для войны, насчитывалось в колене Иудовом 74600 (самый плодовитый род); менее плодовитым из всех 12 колен Израилевых оказался род Вениаминов, где насчитывалось потомства 35400 человек. Довольно впечатляющие числа!
Итак, сколько нас, потомков, проживает нынче от начала хождения фамилии (прозвища) пра-пра-прадеда? Наверное, равно указанным выше примерам?

В данной монографии мы рассмотрим только один трек по восходящей цепи рода: от родоначальника Стефана Горчака, родившегося 18 января 1593 года.

Любезный читатель! Прошу прощения за неудовольствие, доставленное при чтении строк сей монографии по причине попадания неуклюжих фраз и неточных слов, так как я имею мало праздного времени, от срочных дел остающиеся часы для данной графомании, чтобы шлифовать текст, перебеляя его множество раз. Кроме того, время нынешнее выпало столь непутевым по завершении двадцатого века, что нет средств для бумаги и прочих принадлежностей для машинописания. Плодом сих трудов являются два экземпляра машинописи, которые я стремлюсь получать спонтанно, без значительных переделок.
Предстоит высветить сквозь толщу напластований минувшего времени длинную вереницу судеб предков. В том поможет мне магический кристалл воображения да прозрения, посылаемые мне иногда неведомым феноменом. Конечно, тут не до подробностей. Пройтись хотя бы редким пунктиром по трекам моих пра-пра-прадедов, не как иные классики, что живописуют каждую минуту состояния своего героя на многих страницах повествования. Например, тот же Джеймс Джойс со своим «Улиссом» и другие.

Глава 1. СТЕФАН ГОРЧАК

Нам предстоит начать повествование с отдаленнейших времен – последней четверти 16 века. Надеюсь, мы не растеряемся там, поймем мораль тех людей и деяния. Ведь, какие времена ни взять – одно и то же движет человека по кругам спирали бытия. Только новый круг должен слегка хотя бы расширить сознание через растущий интеллект активного индивида. Нам с высоты четырех веков открыты пружины событий. Мы, так сказать, знаем к чему все придет и чем сердце успокоится. Очень много аналогий нашего и прошлого мира!

Предки Каляды проживали сперва в Древней Руси, что потом стала зваться Украиной, где-то в Луцкой земле. После резни и опустошения, свершенных великой татарской Ордой в 1240 году от Рождества Христова, малое количество гречкосеев, сохраненных Богом, бежали на «Черные горы» – Карпаты и выжили. Потом пришли литовцы с Гедемином и стала Украина частью Литовского царства. Когда в соседней Польше вымер весь королевский род, объединились они. А в 1569 году по Люблинской Унии было создано единое государство - Речь Посполитая. Для Речи Посполитой стало характерным ослабление власти короля и усиление, так сказать, суверенитета крупных феодалов. Законы, принятые на объединенном сейме, лишили короля с 1573 года права издавать указы, он не имел права даже вступать в брак и выезжать из страны без разрешения сенаторов, то есть магнатов. Одним словом – демократия! Магнаты имели право в своих «суверенных» владениях иметь войско и использовать его против короля при непослушании последнего. Конечно, магнаты с войском нападали на порубежные страны и на своих «коллег». Начался захват восточных земель Украины, где воцарились крупные феодалы - Острожские, Потоцкие, Вишневецкие и др. Например, у князя Константина Острожского во владении было 100 городов и 1300 сел. Не меньше того захватили и другие магнаты. Магнаты раздавали землю в «державу» средней и мелкой шляхте-дворянству, всецело зависимому от них, услужливому и униженному перед знатью, но нестерпимо дерзкими и жестокими к посполитым, простому народу.

Было время, когда польское духовенство не вмешивалось в смежную Украину, уважала православных архиереев и священников, не обращала народ в католическую веру, не строило своих монастырей. Всё меняется с созданием речи Посполитой.
Начинается разгул не только феодалов, но и католической реакции в восточных землях государства. Иезуиты двинулись обращать украинский народ в католическую веру, бороться со схизматами. Польским шлахичам разрешили селиться среди украинцев, отдавая бесплатно крестьянскую землю, отнятую у селян, Стали притесняться православные церкви, а священнослужители изгонялись из местечек. Явилась категория крестьян, частично или полностью лишившихся наделов – загородники, коморники, халупники и гультяи, что ходили с места на место в поисках работы. Наймиты получали за месяц тяжкого труда всего две четверти пшеницы или около трех грошей в деньгах – десятую часть злотого. Шахтеры земляных копей имели несколько грошей в день. В то же время панство стремилось жить с необычайной роскошью. «Бог мой, какая роскошь проникла в это царство! – писал современник. – От мала до велика, все отвергли умеренность, редкий пан без шелку, без шестерки лошадей, без ливреи…». Все паны, даже менее зажиточные, принимали гостей не по средствам. Их званные обеды отличались пышностью. Ели на «сребре и злате». Одевались в собольи костюмы стоимостью 2000 талеров, с пуговицами из золота и драгоценных камней. Ублажение этой роскоши – стало обязанностью подневольных крестьян и наймитов, дармовой рабочей силы…
Сперва тяготы от нового панства познали крестьяне западных земель Украины, земли на Юго-Востоке были тогда почти безлюдными. То был плац для демонстрации татарских загонов. Здесь татары сосредотачивались для грабежа Московского и Литовского пределов. Однако началось заселение и этих мест. Паны обещали льготы, прежде всего, освобождение от повинностей в течение 10-20 лет. Обезземеленные посполитые массами двинулись в Заднепровье, переселялись на Московские земли. Переселение, как и прежде, поощрялось от властей.

В то время отец Стефана Горчака, тезоименитый, то есть тезка сыну, преследовался упорно паном своим, неким Хорьковским, проживая в местечке близ Луцка. Крестьянин он был сравнительно зажиточный, нанимал трех парубков для пастьбы и продажи волов, для работы на ниве. Стадо волов набиралось до 30 голов, ещё коровы, кони и прочее. Стефан арендовал несколько наделов менее состоятельных земляков. Волов на торжище гоняли в крупный купеческий город Львов, где они стоили от 25 до 30 злотых за голову. От панщины семья откупалась, выплачивая хозяину до 5-8 скудий за душу. Был Стефан крупный, статный мужчина, темноволосый. с карими глазами, очень набожный, ибо соблюдал заповеди Христа, жертвовал нищим и православной церкви, состоял в клире церковном своего местечка - управлял хором и пел на клиросе. Конечно, благополучие перешло ему от родителя по прозвищу Черногорец, который сам был труженик рьяный и хозяин разумный, что прививал своим детям. Старший сын Стефан к тому времени достиг возраста Христа, лик его обрамляли окладистая борода и усы, как у святых апостолов на иконах. Младший – Тараска был ещё парубок. Сестры, Марфа и Пелагея, занимали промежуток между ними. Холостой Тараска вместе с парубками – наймитами, которые тоже были как бы членами семьи, исполнял так сказать, обязанности ковбоя, а сестры и невестка Ганна заведовали коровами и всей живностью двора, Третье поколение семьи представляли шестилетняя Серафима и годовалый карапуз Фома, дети Стефана и Ганы. Все поколения жили в мире и согласии, по законам крестьянской семьи. Впрочем, погодки Марфа и Пелагея недавно одна за другой вышли замуж в том же местечке.

Невзгоды начались для Стефана, когда умер старый пан Хорьковский, и явился наследник, младший Хорьковский, который не то учился, не то служил прежде в Варшаве. Обвыкнув на новом месте, этот пан проявил себя скоро весьма заносчивым и высокомерным к равным себе, а к простым посполитым – неудержимо жестоким. Ко всему прочему, он оказался весьма похотлив.
Бывая в христианской церкви во время богослужения со своей свитой, он глумился над православными в святом храме и поклялся, что добьется закрытия «этого пристанища схизматов». Действительно, спустя время, понаехали ксендзы, закрыли церковь, разогнали церковный клир, а затем обустроили католический костел для немногих католиков.
Красавица Ганна оказалась во вкусе Хорьковского и он стал требовать, чтобы та прислуживала в имении, стал домогаться её. Стефан униженно умолял пана отступиться от жены, предлагал деньги, но заносчивый шляхтич швырнул деньги ему в лицо и приказал слугам выпороть «хлопа». Ганна заявила мужу, что наложит на себя руки. Ничего не оставалось, как только тикать на чужбину. Стефан горячо молился перед образами в хате о ниспослании милости Божией. В ночи перед Благовещением ему во сне предстал старец благообразный и глаголил: «Радуйся чадо! Молитвы твои восприняты Матерью Божией. Я посланник Ея. Отныне брат мой Стефан и я – Сергий – покровители твои. Ступай с чадами своими в землю Радонежскую…» Утром Стефан рассказал сон вещий отцу и матери, супруге; все молились Богородице и Святой троице. Конечно, они, люди богомольные, были наслышаны о деяниях святого Сергия Родонежского и его брата старшего. Порешили немедля тайно выехать в землю Московскую на поселение, как благовествовал святый Сергий. Дорога в те времена, а наступала весна 1582 года – была более чем опасна. Парубки, очень привязанные к Стефану, настаивали сопровождать его до места, а потом уйти в казаки. Зять Михайло, легко уговоренный женой своей Пелагеей, которая так любила брата, что не мыслила навсегда разлучиться с ним, тоже примкнул к компании со своим семейством из трех душ, в их числе «кроха мала». У Михайлы подрастали в доме братья, а надел земли их на всех был скуден.

Наступил 10 апрель, когда по поверью Стефанов венец теряет силу, и сплетенный 15 августа чудодейственный венок, хранящийся в каждой семье, как украшение хаты и как целительная трава, где обитает дух цветущего луга, одолевающий хворобы, выкидывали в надежде возвращения светлых дней. Перед рассветом, после домашнего молебна и родительского благословения, две двуконные повозки со скарбом в сопровождении двух всадников покинули местечко и направились на восток. Повозками правили Стефан и Михайло, оберегаючи женщин и детей своего семейства. Все мужчины были вооружены саблями и самопалом. Хранимый Святыми Заступниками и Божьей Матерью, маленький обоз, двигаясь сперва поспешно, избегая погони, а потом осторожно в чужих землях, мало-помалу миновал Северскую землю и прибыл в городок Путивль. Позади остались трудные переправы чрез многочисленные речки, бурные в половодье переправы через Днепр и Сейм. В Стефанов день, 15 августа, вступили беглецы на землю Московскую – царство царя Иоанна. Много были они наслышаны в дороге о душегубствах опричников, верных псов самодержавного царя, о необузданном нраве самого царя. В пути уговаривал их каждый встречный и поперечный не ехать добровольно «прямо в пасть зверя кровожадного». Но Стефан оставался непреклонен, движимый своим Провидением к земле обетованной – в подъятый руками братьев Сергия и Стефана знаменитый Радонежский монастырь. Парубки близ пределов Московских попрощались со Стефаном и Михайлом и направились с ватагой новообретенных друзей в Сечь Запорожскую на остров Томаковка, за порогами Днепра. После объяснений с властями Путивльскими, одарения их подарками литовскими, поспешили литвины к цели назначения, чтобы к началу осеннего распутья закончить путешествие.

Шляхтич Хорьковский был взбешён, когда узнал о побеге Стефана и Ганы. Он даже обратился в суд города Луцка с иском о побеге десяти душ подданных в составе двух семей и наймитов. Много страдали родственники Стефана и Михайлы. Потом Хорьковский увлекся другими женщинами и «остыл».
Осенью путники прибыли во владение Троице-Сергиева монастыря и после посещения архимандрита и других монастырских иерархов Стефаном обе семьи были устроены в сельце Клементьево, близ монастыря. Там началась новая жизнь. Имея некоторые денежные средства при себе в конце путешествия, Стефан и Михайла занялись срочно ремонтом подворья, получили от монастыря наделы и начали крестьянствовать.

Переселенцам повезло: некий бобыль с Юрьева дня уходил из села в холопы к новому владетелю и дешево продал избенку с убогим подворьем нашим героям, а также всю худобу и десяток кур с веселым петухом. Рукодельный Стефан вывел трубу наверх, чтобы печь топилась по-белому, обновил соломенную кровлю, вставил вместо бычьего пузыря в крохотные оконца венецианское стекло, что вывез из Украины на заначку новой жизни, имея ещё в запасе железные поделки цеховых мастеров города Львова. Он нащипал дрань и прибил к потолку деревянными скрепами, обмазал ровно её глиной, с добавкой свежего коровьего навоза, починил печь, обновил глиной пол, всё в избе вычистили и отмыли, застелили рядно, повесили «волшебный» венок Стефанов на стенку. Этот венок был сплетен ещё в дороге на Стефанов день и оберегался тщательно «для лечбы». Когда поставили на место иконы и застелили рушники, нарядной и светлой стала изба – не в пример дымным избам местных сторожильцев, Михайло в это время вел ремонт клети и сараев, оборудовал конюшню для четвертки лошадей. Закупили и разложили по местам они хлебные припасы и фураж, капусту и репу, набрали в лесу грибов, орехов и прочее. Богатые тогда были леса обширные, чистые реки и родники полны рыбою. Только не ленись! Малые ребята – ходунки Фома и «кроха мала», Олеся, топотали в избе под команду смешливой няньки Серафимы.

А в это время на земле Московии шла на закат дурная эпоха царя злосердного Ивана Грозного. Всюду только и шли разговоры о знамениях страшных – явлении звезды блуждающей хвостатой; о молнии, что в зимний день Рождества Христова ударила в царский дом в Слободе Александровской; о падении с неба камня с надписями тайными. Плохие ожидания сбылись в худшем исполнении: замирение с громоносным Баторием и шведским витязем де ла Гарди свело на нет все обретения России в долгой кампании Ливонской, обескровившей страну; восстали черемисы на Волге, а под конец года свершилось сыноубийство – кара свыше взбесившемуся царю: пронзил он посохом висок наследника престола своего царевича Ивана, нанеся тем же посохом язвы замирителю - Борису Годунову. Скончался в три дня царевич, оплакиваемый в тяжкой скорби сыноубийцей. Притих и смутился поначалу царь, милостыни жертвовал Церкви Греческой, храмам, ему любезным. Тут и подарок поспел великий от Провидения: царство Сибирское - Кучумово положил к ногам царским витязь славный Ермак Тимофеевич, атаман донцов. Радовались в новом году россияне после хмурых дней минувшего года. Однако, оправившись от шока, царь снова убивал, затеял сватать за себя у королевы Англии племянницу – Марию Гастингс. Елизавета под благими предлогами отказала впавшему в маразм старому многоженцу, у которого от юной жены Марии Нагой только что родился сын Дмитрий.

Наконец, пробил час царя-мучителя, который, скорее всего, был – «темный родомысл», орудие действия темных (кармических) сил, подгоняющих духовную эволюцию этноса, когда она «буксует», весьма жестким способом. Русский этнос, как видно из истории, имеет склонность зацикливаться на одном круге развития сознания («жить по преданиям дедичей»). От того в его истории было много « темных родомыслов»- гениев и злодеев в одном лице.
В марте 1584 года (по новому исчислению) царь Иван IV умер от паралича. Как всегда народ плакал и молился, страшась худших времен. О том Н. М. Карамзин писал: «На громоносном престоле свирепого мучителя Россия увидела постника и молчальника, более для кельи и пещеры, нежели для власти державной рожденного…» Наследник невольный трона Федор, боясь власти, как греховного искушения, вверил ее Верховной думе – из пяти вельмож, назначенной умирающим Иоанном. Дума в первый же день репрессировала многих услужников прежнего царя, виновных в злодействах, – кого заключили в темницы, кого выслали из Москвы. Скоро вдовствующую Марию с сыном и всю ее родню – всех Нагих – препроводили в удел наследственный, город Углич, дав в услугу многую свиту. Между членами Верховной Думы началась борьба за главенство. Первым был устранен Богдан Бельский, враги которого клеветой возмутили низкий народ: вспыхнуло восстание, пытались захватить Кремль. Народ уговорили, а Бельского направили воеводой в Нижний Новгород. Так хотели ослабить влияние Бориса Годунова, шурина царского, которому чрез супругу благоволил царь Федор. Все ж Годунов с каждым днем упрочнял свое положение у трона царского.

В день 31 мая состоялось венчание в цари Федора Ивановича – вручение ему знаков царской власти и помазание на державу. Церемонию проводил в Успенском соборе митрополит Дионисий. Он внушал Федору первые обязанности венценосца: «…Цари нам вместо Бога. Господь вручает им судьбу человеческую, да блюдут не только себя, но и других от зла. Будь же любомудр или следуй мудрых, будь добродетелен, благоволи о подданных…»
После церемонии Федор одарил митрополита и святителей, принял многие подарки от людей чиновных и купцов, своих и иностранных, затем объявил милости царские: уменьшил налоги, освободил от уз многих знатных людей, давно сидящих в темницах, освободил военнопленных, пожаловал титул боярина многим князьям заслуженным, но более всего наградил Бориса Годунова – высоким саном конюшего, титулом «ближайшего великого боярина», наместником царств – Казанского и Астраханского, жаловал земли прекрасные с лесами и реками, денежные сборы казенные и многое другое – богатство, невиданное никогда ни одним вельможей. Он из главного временщика стал фактическим властителем державы. Малая Верховная Дума распалась, вернув прежнюю Думу боярскую. Борис Годунов содействием сестры своей Ирины один «правил рулем государственным, не имея ни совместников, ни товарищей». Царь Федор с легкой душой отдал ему правление, убежденный женой своей в высоких достоинствах шурина. Сам же он искал отдохновения в набожности, ходя пешим богомольцем по монастырям, особенно часто посещая Обитель Сергиеву. Там видели его с Ириной наши литвины, сопровождаемых большой свитой боярышень и целым полком телохранителей. Борис, дабы возвысить себя через сестрицу – царицу, облекал все её выходы в пышность неимоверную.

После многих зверств предыдущего царствования начало эпохи Годунова подчеркнуто отличалось миротворчеством, укреплением законности, расцветом торговли и земледелия. Прежние распри послы русские старались решать уговорами примирительными, соглашениями. Было продлено перемирие со Швецией, удачная политика велась с Крымом и Закавказьем. Лишь сохранялось недоверие к Речи Посполитой, король которой Баторий снова готовил военные походы. Однако политика Бориса отодвигала кровопролитие. Внутри страны правительство сумело погасить бунт черемисский на Волге, довершило колонизацию Сибири, усмирив непокорных автохонов. Приказы занялись перепиской населения, пашенных земель, упорядочением налогов, переселением народов в безлюдья российские. В то время наши переселенцы укреплялись в новом Отечестве. Они построили новую избу, расширили двор и сараи. Стефан наладил новую соху с железным сошником из своих припасов, а также и борону с железными зубьями, что позволило культурнее возделывать пашню, прибавить урожай. Жизнь текла своим чередом, дети подрастали; у Михайлы с Пелагеей родились ещё два чада. Взрослые старели, Стефан, истовый богомолец, как прежде на Украине принимал деятельное участие в делах приходской церкви, часто бывая в монастыре с дарами. Семья скоро заслужила почет и уважение среди старожильцев, так что, спустя два года от поселения, Стефан был избран иереем Клементьевской приходской церкви прихожанами после принятия схимы святителем, отцом Игнатием, пришедшим в преклонные лета. Избрание было одобрено Троице-Сергиевыми иерархами, у которых он заслужил репутацию «мужа зело разумного и хитроречивого, грамоту разумеющего».
Он с рвением пошел новой стезей, а Михайло стал большаком крестьянского двора. Стефан в новом своем положении, имел больше льгот и средств, что позволило Михайле нанимать работных людей на подворье, хотя с этим было не так просто, как на Украине. Много свободной земли явилось в Отечестве на ее окраинах. Все ж находились желающие и не обижены оставались.

Между тем самовластие правителя Российского породило зависть других сановников, прежних членов Думы Верховной. Искали они пути, как ниспровергнуть властителя. Было одно средство – удалить от Федора бездетную супругу, как бывало – отправить в монастырь. Тогда пал бы Годунов. Составился заговор с привлечением митрополита Дионисия, но во главе с Шуйскими.
Первосвятитель был тоже недоволен Борисом, ибо тот, хотя внешне чествовал духовенство и благосклонно слушал «мудрого грамматика» Дионисия, действовал независимо, не делясь властью с церковниками. Заговорщики условились «именем народа торжественно ударить челом царю Федору, чтобы он развелся с неплодной супругой, отпустив её в монастырь, и взял бы другую, дабы иметь наследников, необходимых для спокойствия державы…» Это прошение Шуйские хотели подкрепить волнением черни. Выбрали и невесту – княжну Мстиславскую, написав соответствующую бумагу, которую утвердили целованием креста.
Однако Годунов, имея лазутчиков, предупредил заговорщиков: на сборе при царе он без укора обвинил митрополита в грехе; мол, развод – дело беззаконное, что Федор еще может иметь детей от супруги, цветущей юностью и красотой, что во всяком случае трон не останется без наследника, ибо царевич Дмитрий жив. Дионисий, обезоруженный ложной кротостью Бориса, стал извиняться за своих единомышленников, дав слово «не мыслить более о разлучении супругов нежных». Федор был в шоке от этого известия, любя свою Ирину. Хотя правитель дал слово не преследовать супостатов, но искал повод свести счеты. Скоро был организован ложный донос, обычный в ту пору: Шуйских обвинили в подготовке выступления вместе с купцами против царя. Клан Шуйских взяли под стражу с друзьями их многими. Состоялся суд, который всех обвинил и приговорил к ссылке.
Пролилась первая кровь: купцов московских, причисленных к заговору, казнили на площади. Митрополит гневно выступил против опалы противников Бориса, обвиняя правителя в корысти, тиранстве. Также стыдил Бориса и крутицский архиепископ Варлаам, грозя ему карою небесною, укоряя Федора в слабости и постыдном ослеплении. Обоих иерархов без суда разжаловали и заточили в разные монастыри. Как уверяют летописцы – «правитель, уже не страшась Бога, только опасаясь людей, приказал тайно удавить двух своих врагов – Андрея Ивановича и Ивана Петровича Шуйских – в застенке. Так открылась дорога злодействам Борисовым».

Федор, с душою младенца, полностью отгородился от всех забот царства Московского, отсылая челобитчиков к шурину своему, доставляя ему радость от того, Годунов тем более старался возвысить Ирину в глазах народа, одним ее именем издавая указы милостивые о прощении «заблудших чад». В конце 1586 года скончался главный супостат россиян Баторий. В Речи Посполитой начался долгий процесс избрания нового короля. Среди кандидатов на королевский трон состоял и царь Федор Иванович. После бурных столкновений на Сейме магнаты избрали шведского принца Сигизмунда – исход, наименее благоприятный для России, так как усиливался триумвират противников в составе Турции, Речи Посполитой и Швеции. Вскоре умер и король шведский Иоанн, а Сигизмунд стал королем обеих стран. Однако своей политикой он рассорил своих строптивых подданных, чем воспользовалось правительство Бориса для возвращения малости из утраченного Россией в Ливонской войне. В короткой, но успешной стычке со Швецией россияне взяли крепости Ям, Нарву, опустошили Эстонию до Ревеля и часть Финляндии. В ходе переговоров о перемирии к России вернулись города Ям, Ивангород, Копорье и часть земли в Карелии.

В июле 1588 года в Россию приехал патриарх константинопольский Иеремия. Тогда правитель Годунов стоял на высшей ступени величия в своей державе. Он чтился и в странах, поддерживающих отношения с Москвой. Борис воспользовался визитом вселенского иерарха, чтобы основать в России патриархию, о чем давно мечтала русская церковь. Иеремия прибыл для сбора средств на постройку новых христианских храмов в Константинополе, так как главнейшие храмы были отобраны мусульманами и в них открывались мечети. Надеясь на щедрые пожертвования, Иеремия благословил избрание российского патриарха, назначенного православным царем. Федор (с подачи Бориса) назвал кандидатуру митрополита Иова.
На исходе января 1589 года в Москву собрали представителей духовенства для утверждения патриарха. На представительное собрание приехал иерей Стефан из Клементьева. Для проформы назначили трех кандидатов: митрополита Иову, архиепископа Новгородского Александра, архиепископа Ростовского Варлаама. Царь указал кандидатуру Иова. После вечери в храме Успения начался главный обряд посвящения в патриархи. Иов вышел из алтаря и стал на амвоне, держа в руках свечу и благодарственное письмо к царю и духовенству. Ему огласили: «Православный царь, вселенский патриарх и Собор освященный возвышают тебя на престол Владимирский, Московский и всея Руси». Иов отвечал: «Я раб грешный, но если самодержец Вселенский господин Иеремия и Собор удостаивают меня столь великого сана, то приемлю его с благодарением», – смиренно преклонил колени и произнес обет ревностного служения своей пастве. Торжества продолжались в другие дни, но отец Стефан и многие приезжие участники Собора отбыли по домам.
Тогда же Собор решил, а царь утвердил: быть в России четырем митрополитам, шести архиепископам и восьми епископам.

Укрепив себя надежно со стороны церкви, Борис, как утверждал современники, «начал мечтать о царском венце для своей фамилии». Гадатели ему, якобы, предсказали быть на царстве семь лет, но – с ужасным концом… «Хотя бы семь дней, но царствовать!» – будто бы воскликнул Борис, обнимая магов.
Препятствием для свершения этой мечты при бездетной царице маячил только Углицкий почетный узник, малолетний Димитрий, однокровный брат Федора. Исподволь Годунов стал готовить общественное мнение о «жестокости» этого наследника, о его психическом расстройстве. Царевич был обречен стать жертвой честолюбия Бориса. После неудачных попыток отравления ребенка, (в пищу которого, видимо, клали также и противоядия), составился план иной: у Дмитрия вроде бы случались приступы эпилепсии, когда он трепетал в падучей, поэтому искали случая зарезать его. Мать, которую либо предупредили, либо сердце вещало, стерегла сына как зеницу ока, не отпускала без своего присмотра ни на шаг. Все ж случай подвернулся. В народе рассказывали после, что вечером, в субботу 15 мая 1591 года, опальная царица возвратилась с сыном из церкви и готовилась обедать. Слуги носили кушанья, а братья царицины временно отсутствовали во дворце. Мамка царевича боярыня Волохова, завербованная в агенты Бориса, стала выводить мальчика на гуляние; мать хотела идти вместе, да замешкалась, а кормилица без неё не хотела отпускать подопечного; но мамка силой вырвала царевича из рук кормилицы и повела на крыльцо из горницы. Тут явились главные исполнители заговора: Осип Волохов, Данила Битяговский и Никита Качалов.
Волохов будто бы взял царевича за руку и сказал: « Государь, у тебя новое ожерелье?» Младенец с улыбкой невинности поднял голову, чтобы показать ему новое ожерелье, ответствовал : «Нет, старое…». Тут блеснул нож убийцы, но упал, едва коснувшись шеи ребенка. Закричав от ужаса, кормилица обхватила своего державного ребенка, прикрыв собой. Волохов бежал. Тогда Данила Битяговский и Никита Качалов вырвали жертву, перерезали горло и бежали в самое то мгновение, когда царица выходила на крыльцо. Девятилетний Димитрий лежал окровавленный в руках потерявшей сознание кормилицы и «трепетал, как голубь, испуская дух, уже не слыша вопля отчаянной матери…» Кормилица указала на смятенную злодейством мамку и бежавших злодеев. Слух мгновенно разошелся по городу. Толпы людей бежали ко дворцу, гремел набат Соборной церкви. Убийцы укрылись в приказной избе, а Михайло Битяговский, отец убийцы, явился перед толпою и стал уговаривать, объясняя, что царевич де упал на нож в падучей болезни. Но форма раны говорила о другом. «Душегубец!» – завопил народ и забросал причастника камнями. Все названные по именам, были найдены и убиты толпой. Злодеи, умирая, сознались в содеянном.

В Москву к царю срочно направили депешу, где все случившееся описали без утайки. Но депешу перехватили заставы Годунова, которые всех едущих останавливали, допрашивали и обыскивали «с тщанием». Грамоту переписали согласно с версией, которую огласили в народе заговорщики. С этим предлогом Годунов «со слезами скорби явился к Федору, смешав слезы лицемерия с искренной скорбию царя». Слухи о страшном убиении царевича Дмитрия разошлись по всей России, произведя сильное возмущение в народе. Чтобы утишить страсти, в Углич тут же направили комиссию московскую в составе окольничего Андрея Клешнина и боярина Василия Шуйского, раболепствующих пред Годуновым.
Как отмечали современники, в яви было несомненное убийство ( о чем свидетельствовала глубокая рана на горле ребенка, которую он сам не смог бы нанести, даже упав на нож, то – разрез сильной руки злодея). Комиссия же всеми неправдами постаралась обосновать версию о несчастном случае и о нарочном возмущение людей на убиение невинных надзирателей семейством Нагих. Церковный Собор поднес царю доклад, в котором изъявлялось согласие с выводами следственной комиссии, что «брат царицы Михайло Нагой есть виновник кровопролития ужасного и действовал по внушению личной злобы и советовался со злыми вещунами; граждане углицкие вместе с ним достойны казни за свою измену и беззаконие, а суд над ними дело мирское: ведает оное Бог и государь». После новых доследований, сфабрикованных в Москве, мнимых виновных в бунте направили в ссылку в сибирские пустыни. И несчастную мать, утратившую сына, неволею постриженную, заточили в обитель Св. Николая на Выксе. Более 200 горожан Углича казнили за кровопролитие в бунте, а остальной народ сослали в Сибирь на поселение в новый городок Пелым. Зато оставшиеся в живых заговорщики были щедро пожалованы Федором – и богатыми поместьями, и богатыми дарами. Патриарх Иов предписал всем церквам ежедневно оглашать прихожанам решение боярского суда, клеймить позором, «страшных грешников» – угличан, подвергнутых, якобы, заслуженной каре от Бога. Но в народе нарастал ропот: вполголоса произносились слова о страшном заклании, о тайном его виновнике, обманувшем царя, о бессовестном потворстве вельмож и духовенства. С тех пор всякую невзгоду народ стал объяснять злодейством Годунова.

Невзгоды сразу явились. Накануне Троицы, когда царь с вельможами посещал монастырь Св.Сергия, а наши сельчане, стоя в ряду народа, с низким поклоном встречали царскую процессию, в Москве вспыхнул пожар: за несколько часов сгорело множество домов и лавок – целые улицы и слободы. Граждане остались без крова и имений, стон и вопли звучали среди обширного пепелища. Народ толпами встречал на Троицкой дороге царя, требуя милости и подмоги. Борис явился между ними, не допустил до царя – сам обещал всем помочь – и быстро построил в Москве ряды «скородомов». Он давал деньги и льготные грамоты погорельцам, так что изумил граждан милостью беспредельною и все славили правителя. Однако, опять шёл слух о его причастности к поджогу Москвы.

За этим происшествием явилась новая напасть: вышла в поход на Москву татарская орда, ведомая Казы-Гиреем. Гонцы доносили, что не менее 150 тысяч крымцев уже на подходе к Туле. Годунов проявил хорошую распорядительность, собирая рать из ближних районов. Главное войско в то время находилось в Новгороде и Пскове, сковывая шведов. Москву объявили на осадном положении. Учитывая обстановку, решили встречать врага в предместии столицы. С удивительной скоростью укрепили крепостные стены с бойницами, а также изготовили «гуляи» – передвижные заборы из двойных досок, возимые на телегах, длиною в две версты. За стенами расположили множество пушек, посадили ратников московских, наемные дружины литовские и немецкие, а также казаков. Срочно мобилизовали даточных людей – ополчение из простых граждан.

Среди даточных людей от монастыря св. Сергия находился Михайло, одетый как прочие ополченцы в длинный кафтан с поперечными нашивками, с большим отложным воротником, вооруженный собственной саблей и самопалом. Шурин его Стефан был отряжен от Обители св. Сергия иереем в походную церковь, в иконостасе которой находилась знаменитая икона Богоматери, что была с Дмитрием в Донской битве. Гуляй-городок и указанная церковь в стане его заграждали путь татарам между Калужской и Тульской дорогами, что в двух верстах от Москвы-реки. В походной церкви непрерывно служили молебны о даровании победы российской рати. Священники менялись, когда уже их ноги начинали дрожать в коленках от долгого стояния на требах, или от обходов с крестами и хоругвями войска, ожидающего неприятеля. 3 июля пришло известие, что татары на подступе. Вся ночь прошла в напряжении, а на рассвете следующего дня явились густые толпы конных – ханских наездников. Сам Казы-Гирей расположился на поклонной горе со штабом и приказал своим царевичам ударить на стан московский. Конница татарская с гиканьем спустилась с гор на равнину и приблизилась к стенам укреплений. Немедленно загремели пушки, осыпая ядрами скопище вражье. татары ответили тучей стрел. Из дощатого городка выступили отборные купы добровольцев, чтобы встретить крымцев, вооруженные ручными пищалями и саблями; оставшееся за изгородью войско ждало своего часа.

Битва закипела во многих вестах. Михайло в строю своей сотни ловко перезаряжал пищаль и разил выстрелами налетевших темным облаком татар, стремящихся отсечь ратников от дощатого укрепления, смять их и взять в плен. Но добровольцы, тесно сплотясь в груду, медленно отступали к «гуляю», встречая всадников залпами, допуская редких удальцов к рукопашной сече. Стрелы татарские со свистом проносились мимо или впивались в свои жертвы. Арканы выхватили нескольких ратников из строя и гикающие конники тащили их в плен. Равнина пред загородью покрылась телами сраженных, мчались в разные стороны лошади с пустыми седлами. Клубился пороховой дым. Первая волна сражающихся ратников уступила поле брани свежим сотням. Многие из храбрецов вернулись за спасительные стены «гуляя» уязвленные. Михайло был поражен стрелою в бедро. К счастью, стрела была на излете и легко вынулась. Рану заткнули кляпом, замешанном на его слюне порохом, наложили тугую повязку, дали выпить чару вина, тоже с порохом, и на том врачевание закончилось. Михайло продолжал палить из своего самопала через бойницу, когда татары пытались свалить изгородь в очередном наскоке. Хан пока что действовал не очень решительно. Главные силы были в резерве. Но сопротивление русских нарастало все более. Ночью пушки продолжали палить по неприятелю, пороха не жалели. При всполохах от многих выстрелов замечалось густое передвижение нашего стана. Все это смутило хана и его сподвижников – и за час до рассвета татары бежали. Много истребили крымцев в паническом их отступлении, много взяли пленных трофеев. Сам Казы-Гирей за один месяц доскакал с третью войска в Крым, посрамленный как ни один из его предшественников.

Для России этот поход оказался самым безвредным из всех прочих. Царь жаловал воевод и всех ратников в зависимости от знатности. Стефан, как «иерей радивый», получил постав тонкого сукна аглицкого, а Михайле дали пять рублей и ещё мелкую монету – медаль с изображением Георгия Победоносца – за рану пожаловали. Царь Федор велел торжественно объявить в стране и по всем землям, что Бог даровал ему победу «радением и промыслом Борисовым». На месте, где стояла походная церковь с иконой Богоматери, заложили каменную церковь Богоматери и монастырь, названный Донским.
Торжества по случаю победы омрачились пытками и казнями простолюдинов, якобы, виновных в распускании слухов, что Годунов привел хана к Москве, желая унять вопли о жалостном убиении царевича Дмитрия. Борис закипел гневом и приказал сыскивать и казнить переносчиков этих слухов. Многие места опустели тогда в южных окраинах России. «Жестокостью хотел утишить Годунов население, а для своих почитателей он стал защитником и благодетелем. Так плодилось число льстецов и угодников неискренних».

На следующий год в храмах и приходах вознеслась хвала господу за радость великую – царица Ирина, наконец, зачала и родила дочку, названную Феодосией. Народ радовался, но вновь подозревали Бориса в подмене младенца отроковицей. Шло обсуждение, может ли Феодосия наследовать престол державный. Так впервые возникла идея о самодержице Российской. Увы! Дитя было послано Богом лишь для окончательного сокрушения венценосных родителей за тяжкие грехи Иоанновы. Скоро отец Стефан, служа молебен в Клементьевской церквушке, возгласил вечную память рабе Божией Федосии, а Федор и Ирина в тяжкой скорби пребывали последние свои годы, отрешась от земных прелестей.

В это время Борис Годунов царствовал беспредельно, проявляя бурную деятельность в управлении державой. Это были мирные годы – следствие мудрой дипломатии правительства в отношении соседей на всех пределах государства. Расширилось влияние России в глубинах Сибири и на Кавказе; Речь Посполитая и Швеция не помышляли о нарушении договорных обстоятельств, Россия не давала себя втянуть в войну с Турцией, к чему её подталкивали ближние и дальние соседи. Развивалась внешняя торговля. Продолжалось строительство новых крепостей в южных окраинах державы и на Волге. На эти годы правления Бориса относится закрепление за владельцами земельных уделов и вотчин вольнонаемных крестьян. Теперь крестьянину не разрешалось переходить к новому хозяину даже в Юрьев день. В указе Борисовом закрепление землепашцев навечно на арендуемом участке мотивировалось необходимостью борьбы с бедностью и легкомыслием арендаторов, которые в поисках лучшего господина запускали свое подворье, плохо обрабатывали землю, а потом, отойдя от земли, пополняли толпы «гулящих людей», занимались разбоем, расшатывали нравственные устои общества. Однако эти благие намерения правителя, угождающего землевладельцам, вызывали повсеместно возмущение народа.
Крестьяне жалели об утрате древней свободы и отвечали на указ побегами от владельцев семьями и целыми деревьями. Не были довольны и владельцы новых поместий, так как не могли заселить свои земли свободными крестьянами. Позднее, в 1597 году, вышел дополнительный указ, обязывающий сыскивать и возвращать беглых землепашцев со всем семейством и скарбом прежним владельцам в течении 5 лет их побега. Разрешалось записывать в кабалу даже вольных людей, которые служили к данному моменту господину на правах найма не менее шести месяцев. Указ послужил основанием для многих злоупотреблений, когда нечестные владельцы земель подавали в холопий приказ списки людей вольных, им не служивших, закабаляя кого им угодно было из простых людей.

Так оказался подневольным наш Михайло с семейством, который отделился от Стефана и жил своим подворьем. Когда обнаружилась эта ложная кабала, наступало смутное время и некому было бить челом о возврате украденной вольности. У приходского священника Стефана и его супруги Ганны на пятом десятке лет родился нежданный сын, которого в честь небесного покровителя св. Стефана Радонежского тоже назвали Стефаном.
После рождения последыша, который оказался на удивление крупным, Ганна начала болеть, так что ухаживать за младенцем пришлось сестрице Серафиме. Ей шел уже семнадцатый год. Вышла она вся в мать – красавица, кареглазая, чернобровая, высокая, со стройным станом и чудным каштановыми локонами до пояса. Отец и мать воспитали её рачительной хозяйкой. При больной матери двор держался на ней. Братец Фома был отрок двенадцати лет. После четырех лет обучения в церковной школе при монастыре Св. Сергия, он кое-как овладел чтением и письмом, зато был мастак по части «кощуны деяти» – увеселять окружающих, давать всем «рекло»-прозвище. За эти качества он был отослан из монастыря на попечение отца. Поскольку Фома не проявил способностей для церковной службы, Стефан загрузил его крестьянским трудом в своем подворьи, надеясь со временем выучить его обширней и пристроить в подьячие.

Когда Стефану-младшему минул год, сестра Серафима была просватана за односельчанина Ивана Наседку. Ивану исполнилось двадцать четыре года. Он прошел полный курс церковного обучения при Троице-Сергиевом монастыре, проявив себя способным учеником и грамотеем, прочтя всю монастырскую библиотеку, как говорится, запоем; брал он иногда для чтения несколько книг разом, читая одну, на других сидючи, за что и был прозван Наседкой. С отроческого возраста Иван был устроен на послушание в библиотеку, а затем стал работать справщиком в монастырской типографии. Теперь ему предстояло принять сан диакона и он должен был жениться, как требовал церковный устав. Тогда стала Серафима женою его. После замужества сестры младенец Стефан продолжал воспитываться ею, чаще находясь в доме молодого диакона. Он был всеобщим любимцем. Физическую закалку давал ему братец Фома, муштруя младшего без снисхождения. Он же дал ему в свое время рекло Горчак, что осталось за братом до конца дней, как фамилия в наше время. Дело было так. Гуляя зимним днем по двору с дружками сельскими, Стефан, по наущению Фомы, лизнул языком заиндевелый обод колеса повозки, перевернутой для зимнего хранения. Язык, конечно, мгновенно приморозило к железу при великом удовольствии всех окружающих мальцов во главе с Фомою. Раздался дружный смех, а у Стефана слезы полились ручьем, лицо исказилось от боли. «Што, – кричал Фома, – горек мед заморский?.. Эх ты, Горчак! Сейчас воду принесу – отморозим тебя!». Конечно, братцу досталось за эту выходку от матери и от сестры. Долго не допускали к братишке Фому, но Стефан без него не мог пробыть и часу. Скоро все примирились, а Стефан стал Горчаком.

В это самое время в Москве происходили горестные события. Царь Федор Иванович впал в тяжкую болезнь и 7 января 1598 года испустил дух, как бы заснув тихо и сладко. Огласили духовное завещание царя, заранее подготовленное при участии Бориса Годунова. В нем царство завещалось Ирине. Когда предали тело усопшего царя земле, патриарх Иова и вся паства молились, воздев руки к небу, прося Господа спасти Россию, оставшуюся без пастыря. Пресекся на троне московском норманский род Рюриков, коему Россия обязана именем и величием. Скоро все узнали, что " вместе с Ириной вдовствует и трон державный – Россия, не имея царя, не имеет и царицы ". На девятый день по кончине Федора Ирина отказалась от царства и удалилась в монастырь. В Кремле собрался Собор, где люди Годунова объявили его на царстве. Никто не противоречил, а все восклицали: " Да, здравствует наш отец, Борис Федорович, он будет преемником матери нашей, царицы! " Немедля всем Собором пошли в Новодевичий монастырь, в котором приняла постриг царица и под именем Александры вступила в сан инокинь. Здесь заклинали монахиню Александру благословить её брата на царство. Иова смиренно обратился к Годунову, называя его Свышеизбранным, предлагая принять царскую корону Российскую и возобновить царствование Борисовой мудрости. Но, достигнув вожделенной мечты, Годунов, может быть, устрашась предсказания магов, на виду решительно отказался от престола. За далью лет от назначенной меты он еще сомневался в пророчестве, движимый честолюбием и интересом. Час настал – и Борис был поражен неизбежностью предсказанных событий. Между тем в стране нарастал беспорядок и непослушание. Носились слухи о новом походе крымского хана на Москву.

Снова в Кремле 17 февраля собрался Государственный Собор, где присутствовал, кроме знатнейших духовных и светских особ, выбранные от всех областей представители для " дела небывалого со времен Рюрика: для назначения венценосца России… "
Государственный Собор постановил: " Немедленно бить челом государю Борису Федоровичу и мимо его не искать нигде другого властителя для России ". На Соборе люди Годунова приводили всякие аргументы, подтверждающие законность избрания его на царский престол. Рассказывали, например, как Иоанн, узнав о недуге юного Бориса, приехал к нему и сказал милостиво: " Борис! Страдаю за тебя, как за сына, как за невестку, как за самого себя – поднял три перста десницы своей и молвил: – се Федор, Ирина и Борис; ты не раб, а сын мой… "
После Собора все молились в церкви Успения три дня, чтобы правитель смягчился и принял венец царский. Затем делегация во главе с патриархом объявила Годунову, что он избран уже не Москвою, а всею Россией. Но правитель снова отказался, выгнав " искусителей " из монастыря, где он прибывал для утешения сестры, и не велел больше возвращаться. Стали искать более действенное средство, и нашли: после совещания высших церковных и светских чинов составили ультиматум и вручили Борису, сообщив, что поутру явятся к монастырю всем миром. В ультиматуме было следующее: " если Государь Борис Федорович не смилуется над нами, то отлучим его от церкви; там же в монастыре сложим с себя святительство, кресты и панагии ; оставим иконы чудотворные, запретим службу и пение во святых храмах; предадим народ отчаянию, а царство – гибели, мятежам, кровопролитию. И виновник сего зла да ответствует пред Богом в день страшного суда ". Годунову было о чем размышлять в ту ночь. Думал он, вероятно, что сам заварил эту кашу, самому и расхлебывать её, как бы ни страшило грядущее…

На рассвете 21 февраля при звоне всех колоколов к Новодевичьему монастырю потекла людская толпа бесчисленная во главе с духовенством, несшим иконы и хоругви, а из монастыря навстречу процессии вынесли образ Смоленской богоматери и шел потрясенный Годунов. Он пал ниц пред главною иконою процессии – Владимирскою, обливаясь слезами, и воскликнул: " О мать Божия! Что виною твоего подвига? Сохрани, сохрани меня под сению твоего крова! " Затем обратился к патриарху: " Пастырь великий! Ты дашь ответ Богу ". Иова ответствовал: " Сын возлюбленный! Не снедай себя печалию, но верь Провидению!...Да устыдишься робости своей! " Все общество, находясь в коллективном гипнозе, пало на колени, с воплями требовали царя, отца отечества, Бориса. Матери бросили на снег своих грудных младенцев и не слушали их плача. А в монастыре патриарх и синклит уговаривали царицу дать России, дать миллионам православных государя благонадежного, её брата. Наконец глаза царицы, дотоле нечувствительной, наполнились слезами и она сказала: " По изволению всесильного бога и Пречистыя Девы Марии возьмите у меня единородного брата на царство, в утоление народного плача.… Да заступит он мое место на престоле! "
Тогда Борис в большом смятении, как бы решаясь идти на смерть, воскликнул: " Буди же святая Воля Твоя, Господи! Настави меня на путь правый и не вниди в суд с рабом твоим! Повинуюсь Тебе, исполняя желания народа… " Осенив животворящим крестом Бориса и царицу, патриарх поспешил возвестить народу, что Господь даровал царя просимого. Людей охватила всеобщая радость, все плакали и обнимались, гремели крики: Слава! Слава!... Здесь же, в храме обители, пред иконами Владимирской и Донской, патриарх Иова благословил Годунова на царство Московское.

Однако Борис не торопился одевать царский венец, сидя на троне. Он странно мешкал. Видимо, он хотел доказать миру, что воистину достоин стать венценосцем, что он не уступает ни в величии, ни в мудрости предшествующим царям московским-рюриковичам. Для того ему нужна была краткосрочная военная компания с одержанной под его водительством громкозвучной победой. Более всего для этого подходило как бы внезапное нашествие крымского хана. И Борис Федорович, обзаведясь агентурой в Крыму, стал искушать Казы–Гирея, что нынче самое подходящее время отомстить московитянам за недавнее свое жестокое поражение, ибо в Москве полный разброд в умах и делах из-за отсутствия царя.
Быстро была мобилизована Орда для набега. Поскольку обольщение хана и его сборы в поход проходили под режессурой Годунова, он заранее собрал под копьё свои рати и расположил их картинно, как было принято тогда на королевских маневрах. Борис даже пригласил иноземцев–наблюдателей из враждебных государств.

В это время Казы–Гирей мчался на Москву с Ордой, не ведая о ловушке. Но Годунов не хотел омрачать предстоящую коронацию свою пролитием крови россиян. Он желал только великой славы и победы. И вот, когда Орда доскакала до отведенного ей по сценарию Бориса рубежа на Оке, к хану проникли как бы лазутчики, чтобы предупредить о мощном войске московитян, готовых сокрушить врага. Они внушили Казы–Гирею идею: направить разведку под видом посольства. Казы–Гирей срочно распорядился о разведке, назначив во главе её опытного воителя Алея–Мурзу. Ханское " посольство " ехало не таясь и было встречено крупным отрядом казаков, впрочем, ведущих себя очень миролюбиво. Конвой ненароком проследовал с посланцами хана сквозь самую гущу войска, блистающего новыми доспехами, вооружением, при многочисленных пушках, со многими стрельцами и кавалерией. Естественно, что " посольство " крымчаков было в шоке. Навстречу ему прискакал разряженный посыльный из царского стана с приглашением к государю. Здесь люди Казы–Гирея были еще более потрясены пышностью царской свиты и подчеркнутым дружелюбием царя.

Алей-мурза и спутники его в замешательстве долго не находили слов, наконец с поклоном промолвили, что хан Казы –Гирей желает вечного союза с Россией и готов со всею Ордою идти против врагов Москвы. Послов угостили пышно и отправили назад вместе с послами московскими для утверждения новой договорной грамоты о мире. В этот же день царь дал заключительный обед для своего войска в поле: яства, мед и вино развозили обозами. Начальство было награждено поставами бархата, парчи, камки. Борис возгласил за пиром: " …люблю воинство христианское и надеюсь на его верность… " Воеводы, ратники были в восхищение от царя, столь мудрого и счастливого, что без кровопролития, одною угрозою, усмирил не только крымчан, но и врагов.

В этом воинском походе впервые участвовал в качестве выборного меньшего дворянина юный Фома. Ему исполнилось 18 лет. Вырос он в рослого, дюжего хлопца, каким был сам Стефан, в его годы, такой же кареглазый красавец. Стефан заметил, что сын помимо скоморошества, отличается решительностью в грозную минуту, что подтверждал и Михайла, бывая вместе на медвежьей охоте с рожнами и верным самопалом – на всякий случай. Стряпчим Фоме не хотелось быть. Любил он слушать рассказы Михайлы про набег татарской и подробности боя. Решили готовить Фому к ратному делу: обучали конной потехе, владеть саблей, пищалью. В том деле Фома преуспевал, никак по книжному делу. Стефан, благодаря своим связям, сумел устроить сына по случаю сбора рати против татар в конную дружину, как выборного дворянина, кто служит бессменно в войске 3 года, а потом призывается только для ратных походов. Фоме были справлены воинские доспехи – шлем и панцирь, конная сбруя, куплен отличный ногайский жеребец за 15 рублей. Стефан подарил ему свою саблю литовскую. Фома отлично владел самопалом и не захотел расставаться с ним, хотя в кавалерии ещё тогда не был в применении " огненный бой ". Еще как у татар в ходу был лук да колчан со стрелами. Но Фома придумал себе " чехлы " для самопала и " огненного заряда ", возимых у седла. Так возникал первый опыт изобретения карабина кавалерийского: Фома, возясь с чехлом для самопала, нашел его слишком длинным, что создавало кучу проблем, так сказать, и он надумал укоротить ствол наполовину. Тайком от отца вместе с сельским " железняком " – кузнецом он задумку ту реализовал: нагрели ствол на углях березовых и отрубили излишек, затем развальцевали дуло и остудили водой. Обошлось без трещин; чуть-чуть обгорел приклад деревяный, но сразу его " железняк " облил водою. Фома испытал обрез без опаски, так как не предполагал, что ствол разорвётся при выстреле. Заряд бил как прежде, но управляться с ним стало легче. Чехлы и сумы переметные – под короткий самопал вышли на славу и не загромождали снаряжение всадника. Таким снаряжением щегольнул Фома в походе конной дружины царской на Оку. Жаль, не довелось сразиться с супостатом. Зато пировал вместе с царем! Правда, воевода раскритиковал " огненный бой " Фомы, мол, это не для наездника; пока фитиль запалишь да заряд переменишь – татарин голову отсечет не спешно. Фома смекалистый был; придумал глиняный горшочек с затычкой специальной, чтобы возить про запас угли тлеющие у седла в суме перметной; затычку на скаку вынимаешь – угли от воздуха разгораются, а с затычкой тлеют долго; тут же фитиль привязан для запала пищального. Показал Фома приятелям, как ловко можно управляться с самопалом на скаку в лаве кавалерийской. Многие дворяне да боярские дети переняли опыт – пищали, укоротили, горшочки с углями приспособили, и сбрую специальную. Фома скоро сотником стал, жалованье в 35 рублей ему было назначено. Царь Борис Федорович вел мирную политику, и не было у Фомы случая в ратном деле испытать себя с сотоварищи.

Борис решал тогда семейные проблемы: царевна Ксения, дочка любимая, заневестилась: нужен жених был достойный – заморский царевич или королевич. Такой нашелся в земле Датской – герцог Иоганн, брат короля Христиана. Иоганн согласился ради Ксении оставить свое отечество и поселиться в России на правах удельного князя. Жених прибыл на корабле к Нарве и оттуда с пышной свитой Борисовой направился в Москву. В состав воинской охраны поезда царского жениха отряжена была сотня конная Фомы. Иоганн ехал в карете, блистающей серебром и златом, а в прочих каретах и колымагах ехали датские послы, медики, множество слуг. Ехали неспешно – не более 30 верст за день. Стоял прохладный август. На каждом привале всех обильно угощали – как во дворце царском. Играла музыка. В городах гостей дорогих встречали пальбой из пушек, войско стояло в ружье, а местные чиновники по очереди представлялись светлейшему королевичу. Новый год, что отмечался 1 сентября, встречали в Бронницах. Через две недели после встречи нового года – заступил 7115 год от сотворения мира – королевич приближался к Москве. На встречу ему за околицу вышло множество народа, духовенство. Здесь он пересел на коня и ехал по Москве при звоне колоколов в назначенный дом в Китай – городе. Спустя десять дней состоялось торжественное представление жениха царскому двору.

Строгий обычай не дозволял до времени видеть невесту, но Ксения из покоев могла видеть в щелочку своего суженного. Ее облик современники описывали следующим образом: "роста среднего, полна телом и стройна; имела белизну млечную, волосы черные, густые и длинные, трубами лежащие на плечах; лицо свежее, румяное, брови союзные, глаза большие, черные, но светлели, когда блестели в них слезы радости; не менее пленяла она и душою, кротостью, умом и благоречием, вкусом образованным, любя книги и сладкие песни духовные. Сохранился ее подарок дому св. Сергия – вышивка нарядная.
Обручение и свадьбу отложили до Покрова, как было принято на Руси. Пред тем молитвою в Троице– Сергиевом монастыре решили очистить души. Пышные выезды царского семейства в святую обитель Сергиеву были довольны часты, наши селяне к ним привыкли и не дивовались, как прежде. На сей раз Стефану – младшему досталось поручение от Михайлы: передать челобитную в руки царские о незаконной записи в крепостные его семейства неким святителем бесчестным, о чем мы говорили выше. Передача прошений царю на пути следования его поезда стало обычным в то время. Люди бежали за царской каретой, держа на голове бумагу, которую принимали царские слуги и клали в специальный красный ящик. Затем эти челобитные рассматривались в канцелярии и докладывались царю, если заслуживали того. Горчак долго бежал в ряду других " почтальонов ", прежде чем его бумагу приняли. У Михайлы не было сыновей: три дочери его вышли замуж.

Степка Горчак, как звали Стефанова сына, был отрок о девяти лет и учился в монастырской школе с другими отроками. По случаю царского моления всех школяров – дидивилов отпустили на каникулы: их дидаскалы (учителя) служили молебны в присутствие царской семьи. Девять дней Борис с супругой, сыном и дочкой – невестой молились над гробом св. Сергия, прося благословения Неба на союз Ксении с Иоанном. Однако небо уже простерло " карающий меч " не благоволя больше криводушному монарху. Прежде всего за грехи царей расплачивается народ. Первые два года его царствования были, пожалуй, лучшим временем благоденствия народа от начал Московского государства, высшим пиком могущества и процветания Москвы. Не обагряя земли русской кровью и наказывая преступников только ссылкой, Борис исполнял принятый обет: именоваться отцом народа. По отзывам современников: «Россия любила своего венценосца, желая забыть убиение Дмитрия или сомневаясь в том». Но скоро Борис Федорович стал часто ощущать душевную усталость, стал удаляться от народа. Презрев устав времен древних, он появлялся лишь на официальных торжествах в окружении пышной свиты. Зная коварство людей по собственному опыту, Годунов не доверял никому, подозревая всюду ковы, злоумышления, раскинув по всей стране сеть осведомителей и агентов, которых он поручил дядьке своему двоюродному Семену Годунову, что был при нем как Малюта Скуратов при Иоанне. Бедою России бывало всегда то, что цари и правители боялись умных людей, ожидая впредь злоумышления или конкуренции своему самодержавию; они стремились от таковых избавиться, плодя собственных врагов, возбуждая нелюбовь народа. Борис увидел опасность для наследника престола в лице прежнего сподвижника своего Богдана Бельского и клана Романовых – Юрьевых, родственников Анастасии, матери царя Федора. Первого Годунов выслал как бы на строительство крепости на Северский Донец, посеяв в сердце Богдана жажду мести; с кланом Романовых расправились надежно действующим способом – подкинули компромат и обвинили в заговоре на государя. С помощью подкупленных слуг боярину Александру Романову в кладовую подложили мешки с некими кореньями, затем донесли во дворец, чтобы устроить панику и возмущение в обществе. Царь послал выборных людей с обыском к боярину и те обнаружили мешки, снесли их к патриарху Иову. Патриарх вызвал Романовых, в их присутствии вытряхнули мешки с кореньями, будто бы ядовитыми, назначенными для отравлениия царя. Потом отдали Романовых под крепкую стражу, чтобы судить за злоумышление опасное. После пыток осужденных бояр и их слуг, судьи вынесли приговор, смягченный царем: выслать в дальние пределы с пострижением в черенцы главных Романовых и их ближних родственников.

Надо сказать, что подозрения Годунова на своих противников имели основания. Только, не будучи злодеем, он наказывал их половинчато, а иных умерщвлял через агентов, превращая в страдальцев, с одной стороны возбуждая в народе к себе антипатию, а с другой сеял в душах осужденных страдальцев плевелы отмщения. Эта политика " кнута и пряника " отталкивала подданных государевых, воспитанных на прямодушии прежних владык, привыкших либо казнить, либо миловать. А колебания Бориса воспринимались как слабость и незаконность новой царствующей фамилии, коварством обретшей престол державный. Щедрость по отношению к бедствующим воспринималась ими как желание откупиться. замолить грех. В народе все больше вызывало раздражение звучащее каждодневно с амвонов храмов внушение: «Чтить государя Всевышним избранного и превознесенного, самодержца восточной страны и Северной, молиться о душевном спасении и телесном здравии его, о царице и детях, о благоденствии и тишине отечества под скипетром единого христианского венценосца в мире, чтобы иные властители пред ним поклонялись и рабски служили ему, величая имя его от моря и до моря и до конца вселенной, чтобы россияне всегда с умилением славили бога за такого монарха, коего ум есть пучина мудрости, а сердце исполнено любви и долготерпения, чтобы юные цветущие ветви Борисова дома возросли благословением Небесным и непрерывно высились до окончания веков!!!»

Но большинство людей уже не хотели замаливать истинные или мнимые прегрешения Бориса; они не любили его за навязывание любви, за тотальную слежку, за кары Небесные, кои пали на простой народ, на семью самого царя. Весною 1601 года, после схода снегов пошел " облажной " дождь, что не кончался ни днем, ни ночью и шел десять недель. Озимые вымокли, не было сенокоса, огороды остались без посадки; к тому же в августе ударил жестокий мороз, все, что зеленело на поле, повредилось. Следующим летом хлеба не взошли, а пересевать поле у многих крестьян было нечем – свели зерно прошлым годом. Хлебные рынки опустели, цена четверти ржи подскочила с трех алтын или 15 копеек до трех рублей, деньги – не по карману не только простым людям, но и служилым низших рангов, обремененным семьями. Начался голод. Правительство пыталось помочь беднякам: были изданы указы для вельмож и духовенства – продавать излишки и старозапасы зерна по низким ценам, хотя бы по 15 алтын за четверть; казна выделила милостыню–по копейке в день, хотя бы на душу; всем голодающим копейка выдавалась из огражденной кучи монет на 4-х пунктах – при въезде в Москву. Было начато срочно строительство новых храмов и палат в Кремле, чтобы загрузить работой охочих людей.
Но голод свирепствовал по всей стране и потому, сведав о подмоге Борисовой, народ хлынул в град царствующий и заполнил его так, что всем стало голодно. Казна раздавала в день несколько тысяч рублей – и все бесполезно. "Свидетельствую истиною и Богом, – пишет современник: я собственными очами видел по Москве людей, кои, лежа на улицах, подобно скоту щипали траву и питались ею; у мертвых находилось во рту сено. Люди стали хуже зверья – ели собак, кошек, всякую нечистоту, оставляли жен и семейство, чтобы не делиться с ними куском хлеба, пожирали друг друга; душили и резали сонных для пищи ужасной. Продавались пироги с человечиной, матери глодали трупы своих младенцев. Везде шатались полумертвые, падали, издыхали на стогнах… Были отряжены специальные приставы, кои за счет казны подбирали трупы, обмывали, завертывали в белые саваны, обували в красные коты, или башмаки, и сотнями возили в три скудельницы: там за два года и четыре месяца было захоронено 127 тысяч трупов, не считая погребенных на погостах у приходских церквей. Предполагают, что в одной Москве умерло 500 тысяч человек. Разбой свирепствовал в провинциях. Все селения были разграблены и покинуты жителями. Иные места снова стали пустынны.

В такую пору встречал Борис Федорович жениха, пышно угощал, окружая на всем пути призраками изобилия и роскоши: всюду являлись нарядно одетые люди, рынки были полны хлебом и мясом, ни единого нищего на виду, тогда как за версту от пути следования люди купами уми

1valeri9 · Активный участник

Геддоний

Геддоний · Активный участник

Друзья! Здесь закреплена всего лишь десятая часть от всего повествования. Если у вас возникло желание продолжить чтение, то надо войти в сайт: Форум Геддоний, где опубликован весь материал этой исторической новеллы.

Форумы Лотоса

Сага о корнях фамильных Аватара Каляды. Историческая новелла